П5. Виктор Илюхин. Путин. Правда, которую лучше не знать. (Справа список, перейдите к началу, выбрав 1 часть этой книги.)

4. Исследование выявленных материалов.

К настоящему времени получено официальное.экс­пертное заключение одного из самых авторитетных экс­пертов-криминалистов системы МВД РФ Э.П. Молокова по шрифтам пишущей машинки «письма Берии № 794/Б». Согласно полученному заключению, первые три стра­ницы письма напечатаны на одной пишущей машин­ке, а четвертая страница — на другой. Позднее экспер­том было установлено, что шрифт четвертой страницы встречается на ряде заведомо подлинных писем НКВД 1939—1940 гг., а шрифты первых трех страниц не встре­чаются ни в одном из выявленных к настоящему време­ни подлинных писем НКВД того периода.

Получен официальный ответ от начальника Управ­ления архивных фондов и регистрации ФСБ РФ гене­рал-майора Христофорова о том, что подлинное пись­мо Л.П. Берии № 794/Б «О рассмотрении в особом по­рядке дел на военнопленных» было зарегистрировано секретариатом НКВД в книге исходящей корреспонден­ции 29 февраля 1940 г. В тексте сомнительного экземп­ляра «письма Берии № 794/Б» фигурируют численные данные вечерней поверки пленных 1 марта 1940 г., пе­реданные в Москву лишь 3 марта 1940 г. Очевидно, что попасть в текст подлинного письма от 29 февраля дан­ные от 3 марта не могли, следовательно, широко извест­ное «письмо Берии № 794/Б» является поддельным.

Кроме того, выявлен факт изъятия из материалов Политбюро ЦК ВКП(б) всех документов по пункту № 139 за 5 марта 1940 г. Предположительно данным пунктом повестки дня Политбюро проходил вопрос о санкцио­нировании направления в суды и военные трибуналы с вероятным приговором к ВМН уголовно-следственных дел 3196 преступников из числа граждан Польши.

Аналогичное изъятие выявлено в архивах ФСБ — КГБ по письму Л.П. Берии № 789/Б от 29 февраля 1940 г. Предположительно данное письмо содержало в себе предложение о расстреле 3196 польских преступников, чья вина была установлена материалами следствия.

Проанализировано содержание официальных до­кументов с информацией о телефонном разговоре и.о. президента РФ В.В. Путина с президентом Польши Квасьневским, состоявшемся 12 апреля 2000 г. накануне посещения Катынского мемориала супругой президен­та Польши г-жой Иолантой Квасьневской. В телефонном разговоре В.В. Путин сообщил об обнаружении в Каты-ни новых «польских» могил и о том, что в знак доброй воли российская сторона будет исследовать эти захоро­нения совместно с польскими представителями. 13 ап­реля 2000 г. Иоланта Квасьневская возложила на эти за­хоронения цветы.

Удалось выяснить, что эти захоронения были слу­чайно обнаружены в 1997 г. при проведении земляных работ. Они расположены вблизи водонапорной башни в 120 м от Днепра, за пределами территории ГМК«Ка-тынь». По мнению местных рабочих, обнаруживших эти массовые могилы, данные захоронения не вскрывались ни немцами в 1943 г., ни комиссией Бурденко в 1944 г.

Недалеко от этих захоронений, на приусадебном участке одного из домов дачного поселка Козьи Горы, смоленскими «черными копателями» была обнаружена яма с обгоревшими чемоданами и вещмешками. Внутри находились прекрасно сохранившиеся предметы поль­ского происхождения, включая документы, например именной проездной билет одного из чиновников поль­ского МВД на варшавский трамвай № 25 на сентябрь 1939 г. Фамилию этого чиновника в билете прочесть не удалось, однако хорошо сохранившаяся фотография владельца позволяет при желании провести его опозна­ние. Среди найденных в яме вещей польских офицеров были обнаружены также артефакты немецкого проис­хождения, подтверждающие датировку катынского рас­стрела осенью 1941 г., — зажигалки с нацистской симво­ликой, сигареты немецкого производства и т.д.

Участники проекта «Правда о Катыни» считают не­обходимым инициировать скорейшую официальную эксгумацию захоронения вблизи водонапорной баш­ни в 120 м от берега Днепра с участием полномочных представителей Польши и Германии. Правовым основа­нием для такой эксгумации является факт обнаружения массового захоронения неизвестных лиц с признаками насильственной смерти.

Сахаров б. А., доктор исторических наук, профессор МГУ им. Мб. Ломоносова:

Катынская история, вопреки насаждавшимся в об­ществе наивным ожиданиям, стремительно превраща­ется во все более тяжелую в морально-психологиче­ском и политическом отношениях проблему для России, ее народов, прежде всего русского народа. Совершенно несостоятельными оказались попытки снять ее полити­ческую остроту с помощью признания вины за никем не доказанный факт расстрела военнопленных польских офицеров органами НКВД СССР.

Возлагая без всяких на то серьезных оснований от­ветственность за их расстрел на советское руководство, политическое руководство РФ всячески затрудняет дос­туп широких кругов историков к архивным материалам, необходимым для объективного и всестороннего иссле­дования катынской трагедии. Тем не менее в распоряже­нии историков имеются источники, позволяющие обой­ти созданные преграды и развить аргументацию против этой гитлеровско-геббельсовской по своему происхож­дению версии в пользу советской, сталинской по проис­хождению версии.

Речь идет о документах органов фашистской Герма­нии, осуществлявших эксгумацию трупов из массовых захоронений в Козьих Горах (Катынский лес) и их иден­тификацию, а также пропагандистском сопровождении Катынского дела. В них содержится ценнейшая инфор­мация, раскрывающая методы, которые германская по­лиция использовала в ходе так называемой «идентифи­кации», и ставящая под вопрос ее ценность. Данным выступлением мне хотелось бы привлечь внимание ши­роких кругов отечественной и мировой общественно­сти, историков к этой группе источников и обозначить их способность прояснить некоторые из наиболее важ­ных вопросов катынской истории.

Но рассказ о них мне хотелось бы предварить фраг­ментом сообщения Западного штаба партизанского дви­жения в Центральный штаб партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования от 27 июля 1943 г.: «Военнопленные, сбежавшие из Смоленского ла­геря 20.7.1943 года, как очевидцы рассказали:

Немцы, чтобы создать могилы в Катынском лесу якобы расстрелянных советской властью польских гра­ждан, отрыли массу трупов на Смоленском граждан­ском кладбище и перевезли эти трупы в Катынский лес, чем очень возмущалось местное население. Кроме того, были отрыты и перевезены в Катынский лес трупы крас­ноармейцев и командиров, погибших при защите под­ступов гор. Смоленска от немецких захватчиков в 1941 году и погибших при вероломном нападении фашист­ской авиации на Смоленск в первые дни Отечествен­ной войны. Доказательством этому служат вырытые при раскопках комсоставские ремни, знаки отличия, плащи и другие виды обмундирования Красной Армии».

В основе гитлеровско-геббельсовской версии ка­тынской истории лежали протоколы допросов местных жителей, проведенные тайной полевой полицией и гес­тапо, в которых сообщалось о прибытии в апреле — мае

1940 г. на станцию Гнездово вагонов с польскими офи­церами, а также о якобы имевших место слухах, что они расстреливались в той части Катынского леса, которая называется Козьими Горами. Основанием для таких вы­водов якобы служили рассказы о том, что из леса слы­шались выстрелы. Единственный, кто утверждал, что сам слышал их, — крестьянин П. Киселев, живший ря­дом с лесом.

К этим показаниям принято относиться с довери­ем, хотя они содержат цифры военнопленных, достав­ленных в Гнездово, значительно превышающие чис­ло как содержавшихся в Козельском лагере УВП НКВД СССР, так и захороненных в Козьих Горах. После изгна­ния оккупантов те из них, кто выжил, заявляли о выну­жденном характере своих показаний и о принуждении подписываться под документами на немецком языке, которым они не владели. Адепты германо-фашистской версии катынской истории эти заявления игнорируют как вынужденные лжесвидетельства. Однако сохрани­лись подлинные протоколы допросов и тексты прися­ги, подтверждающие правильность их показаний орга­нам советской власти в этом пункте. Они действительно выполнены на немецком языке и подписаны как допра­шиваемыми, так и германскими полицейскими и судеб­ными чиновниками. Иначе говоря, допрашиваемые под­писывали протоколы, не зная их точного содержания, вынужденно доверяясь устному переводу, о правиль­ности которого они судить не могли. Значит, ценность их как документов, адекватно отражающих содержание их рассказов, оказывается под сомнением. Во всяком случае, она должна быть доказана, прежде чем ее мож­но использовать как достоверное свидетельство о рас­стреле польских военнопленных офицеров в Козьих Го­рах весной 1940 г.

В этой связи нельзя не обратить внимания на то, что никто из допрашиваемых не отмечал зловония, которое должно было далеко распространяться от Козьих Гор и выдавать факт массовых расстрелов и захоронений го­раздо надежней, чем слухи о выстрелах в лесу. Показа­тельно, что о сильном, трудно переносимом трупном за­пахе сообщали даже те, кто посещал вскрытые могилы в апреле — мае 1943 г. Особенно странно, что об этом ни­чего не сообщает П. Киселев, живший примерно в 500 м от места массовых захоронений и якобы слышавший не только выстрелы в лесу, но и сопровождавшие их кри­ки после того, как туда в закрытых машинах привозили польских военнопленных офицеров. Но «слона»-то он как-то странно «не замечал» — не чувствовал зловония, издаваемого сначала сотнями, а потом и тысячами тру­пов, разлагающихся в процессе постепенного (пример­но в течение 45 дней) заполнения огромных ям. Не ве­дал о нем — и все!

Почему о запахе ничего не говорили местные жи­тели на допросах? Отсутствие в протоколах допросов упоминания о трупном запахе может служить косвен­ным доказательством того, что в них зафиксировано не то, что помнили допрашиваемые, а то, что считали важ­ным вписать в них полицейские чины. Правда проста. Ложь — трудное дело, всего не учтешь!

А лгать приходилось! Дело в том, что части и под­разделения конвойных войск ГУКВ НКВД СССР, осуще­ствлявшие сопровождение польских офицеров, вообще не конвоировали заключенных, осужденных к высшей мере наказания. Просто это не входило в круг возло­женных на них задач! В «Положении о конвойных вой­сках Союза ССР» (введено в действие приказом нарко­ма НКВД СССР № 0394 от 20 ноября 1939 г.) определены виды конвоев, их предназначение, категории конвои­руемых, действия КВ в особых условия. О конвоирова­нии или охране осужденных на расстрел в нем нет ни слова! Документ «Сведения о характере и сроках осу­ждения заключенных, отконвоированных эшелонными.

сквозными и плановыми конвоями частей и соединений конвойных войск НКВД СССР за 2-й квартал 1940 г.» по­зволяет увидеть, что конвойные войска в указанное вре­мя действовали в точном соответствии с данным Поло­жением. То же можно сказать и о конвоировании в 1-м и 3-м кварталах 1940 г. Это относится и к 136-му баталь­ону (командир майор Межов) 226-го полка KB, который в апреле— мае 1940 г. конвоировал польских военно­пленных офицеров в процессе передачи их из Козель­ского лагеря УВП НКВД СССР в распоряжение УНКВД по Смоленской области. Всего за 2-й квартал 1940 г. этот батальон отконвоировал 10 916 человек. Из них осуж­денных к разным срокам заключения было 5769, в том числе на сроки до трех лет—4300, от трех до пяти лет— 858, от пяти до восьми лет—443, от восьми до десяти— 134, от десяти до пятнадцати лет—34, свыше пятнадца­ти лет — 0. Кроме того, было отконвоировано 2512 под­следственных и 2635 ссыльных и спецпереселенцев.

Отсюда следует два важных для нас и непреложных вывода: первый— абсолютное большинство военно­пленных польских офицеров, направленных в апреле — мае 1940 г. из Козельского лагеря УВП НКВД СССР в рас­поряжение УНКВД по Смоленской области, было осужде­но Особым совещанием НКВД СССР к лишению свободы на срок не более 3—5 лет! Второй — никто из них не был приговорен к смертной казни. Это соответствует также положению об Особом совещании НКВД СССР. Но и это еще не все. Дело в том, что в сохранившихся докумен­тах конвойных войск («путевые ведомости») содержат­ся многочисленные прямые указания на то, что они кон­воировали «лишенных свободы», то есть осужденных на жизнь в местах заключения, а не на смерть.

Невозможно всерьез рассуждать о том, что все это делалось в нарушение решения Политбюро ЦКВКП(б) от 5 марта 1940 г. о расстреле польских военноплен­ных офицеров. Следовательно, эти документы служат еще одним аргументом в пользу вывода о том, что ука­занное «решение» является не более чем примитивной фальшивкой.

Единственным доказательством времени образо­вания массовых захоронений в Козьих Горах, претен­дующим на объективность, является заключение глав­ного лесничего военного правления Герффа о возрас­те деревьев, росших якобы на могилах. Он составил его в Смоленске 30 апреля 1943 г. Говоря о нем, фиксиру­ют только вывод: пятилетние деревца, пересаженные 3 года назад. В результате у читателя может возникнуть впечатление, что Герфф сам изымал материал для ана­лиза или присутствовал при этом. В этом случае автори­тет специалиста вкупе со свидетельством очевидца про­изводит сильное впечатление. Между тем во вводной части этого документа содержится важная информация об обстоятельствах предоставления ему деревьев для исследования и о месте их произрастания: «Делегацией иностранных судебных медиков мне были представле­ны для исследования б растений сосен, которые были выкопаны лично господином профессором Биркле из Бухареста и господином профессором Бутц из Вроцла­ва в окрестности братских могил в Катыни». Ограничи­вая свою роль исключительно анализом представлен­ного ему древесного материала, Герфф полностью обес­ценивает если не результаты проведенного им анализа, то самый анализ, превращая его в совершенно беспо­лезную для установления времени захоронений рабо­ту и лишая германо-фашистскую версия катынской ис­тории единственной серьезной опоры в важнейшем во­просе — о времени расстрела.

Очень любимо у адептов германо-фашистской вер­сии катынской истории утверждение об истязании во­еннопленных офицеров перед расстрелом, в частности, о тугом связывании им рук, о раздроблении костей че­репа тяжелым предметом и т.п. На несостоятельность последнего утверждения еще в 1945 г. обратили внима­ние польские судмедэксперты Ольбрихт Я.С. и Сенгале-вич СЛ. в своем заключении, подготовленном для меж­дународного военного трибунала в Нюрнберге.

Но, что еще важнее, имеется документ ведущего су­дебного медика профессора д-ра Г. Бутца, руководивше­го германским медицинским исследованием катынских захоронений, в котором он сам оспорил обоснован­ность таких заключений: «Обнаружение разрушенных сводов черепа трупов в сочетании с выстрелами в заты­лок не является надежным признаком того, что сильные удары тупым предметом предшествовали расстрелам. Скорее расщепление свода черепа может быть объяс­нено в основном гидродинамическим эффектом вы­стрела, в результате может создаваться видимость, что эти разрушения являлись следствием нанесения ударов тупыми предметами. Это же относится и к связыванию рук, следы от которого могут объясняться особенностя­ми нахождения трупов в могилах, поэтому факт связы­вания рук не может быть научно обоснован».

Позднее, в официальном «Сообщении» Бутца о ка­тынских раскопках», эта оценка была изменена, чем, од­нако, не снимаются отмеченные им аргументы против такого вывода; кроме того, не исключено, что оконча­тельный вид соответствующая часть этого документа приобрела без его участия.

Реальная эксгумация трупов из могил в Козьих Горах сопровождалась, во-первых, искусственным «раздувани­ем» численности эксгумированных, а во-вторых, фальси­фикацией результатов их идентификации. Об этом сви­детельствуют документы, которые секретарь полевой полиции группы тайной полевой полиции 570 Восс, ру­ководивший полицейским расследованием, направлял в руководящую «инстанцию». Из них следует, что для уве­личения численности «жертв НКВД» достаточно часто в ежедневно составлявшихся списках эксгумированных и идентифицированных пропускались номера (последний номер в списках Восса—4131). Всего в них было пропу­щено 124 номера, следовательно, в списках (с учетом од­ного дублирующего и трех литерных номеров) зарегист­рировано 4011 трупов, разного рода комплектов доку­ментов, бумаг и вещей, а также погон и фуражек.

В 59 случаях вместо трупов в списках эксгумиро­ванных были учтены документы, бумаги и (или) пред­меты (очевидно, правильнее будет говорить о случаях, которые остались не скрытыми от постороннего взгля­да). Хотя точное число таких «замен» пока установить не удается, тем не менее можно говорить, что этот ме­тод увеличения численности эксгумированных, а также «идентификации» несуществующих трупов применялся достаточно широко. Очень эффективный прием, позво­ляющий «одним выстрелом» постоянно «убивать двух зайцев». Более чем откровенные признания в использо­вании этого метода содержатся в документах Восса.

Так, например, он писал, что «в одной из могил най­дены документы. Неизвестно, к каким трупам эти бума­ги принадлежат; тем не менее они могли бы принадле­жать трупам до сих пор не идентифицированным». «До­полнительные списки», регулярно направляемые им «по инстанции», свидетельствуют, что это была не еди­ничная находка, и позволяют понять, что происходило с этими документами в дальнейшем. Так, 30 апреля 1943 г. он писал: «...в могилах обнаруживаются лишь докумен­ты и документы, но не трупы... Нужно полагать, что эти документы принадлежат до сих пор не идентифициро­ванным трупам». За б, 10, 14, 18, 20, 22, 24, 26 и 31 мая соответственно имеются следующие записи: «В одной из могил найдены документы. Не известно, к каким трупам они принадлежат»; «Два заключительных трупа пред­ставлены лишь найденными документами»; «Заключи­тельные шесть трупов представлены лишь найденными документами»; «Заключительные непронумерованные трупы представлены лишь найденными документами», «6 трупов снова могут быть представлены только доку­ментами»; «Дополнительно идентифицировано 24 сле­дующих до сих пор неизвестных трупа. 3 заключитель­ных трупа представлены найденными бумагами»; «Ни­жеследующие 24 имени принадлежат трупам, до сих пор являвшихся не идентифицированными. 3 непрону­мерованных трупа представлены лишь документами, найденными в одной из могил»; «Следующие 25 трупов до сих пор считались не идентифицируемыми. Непро­нумерованные имена представлены изъятыми из могил бумагами»; «Идентифицировались дополнительно: 20 трупов... 2 трупа представлены личным знаком и пись­мом. Сами трупы не были найдены». В последней запис­ке от 8 июня сообщается: «Дополнительно идентифици­ровано 26 трупов, порядковые №№ которых занесены в прежних установках. Следующие 3 польских офицера представлены найденными документами; так как трупы не найдены, они не пронумерованы».

С целью увеличения численности «опознанных» тру­пов достаточно широко использовался метод снабже­ния их документами и бумагами, не имевшими к ним ни­какого отношения, но дававшими формальные основа­ния для «идентификации». На это указывают германские документы, в которых содержатся оценки результатов произведенной идентификации трупов. Они свидетель­ствуют о том, что истинную — ничтожную — ценность произведенной так называемой «идентификации» знали не только германские участники «катынского дела», но и их польские подельники. Например, на совещании, про­веденном 10 июня 1943 г. в Кракове главным управлени­ем пропаганды правительства генерал-губернаторства, было констатировано: «...до сих пор предоставленные и в польской прессе опубликованные списки трупов, идентифицированных в Катыни, недостоверны, так как только в немногих случаях соответствуют действитель­ности». На этом совещании принимали участие предста­вители ПКК. Значит, не только германские власти, руко­водившие спектаклем в Козьих Горах, но и руководство Польского Красного Креста (и все те, кого оно инфор­мировало) хорошо знали истинную цену подготовлен­ного (на основе списков Восса) списка эксгумирован­ных и идентифицированных трупов. В одном из писем ПКК, в частности, говорилось: «Из до сих пор поступав­ших списков мы лишь в немногих случаях можем счи­тать данные достаточным основанием для информиро­вания родных, так как при таком большом количестве имен отсутствуют личные данные, допускающие несо­мненное опознание умерших».

Главное, что беспокоило организаторов катынской провокации,— дублирование имен «идентифицирован­ных». На причины этого дефекта указывают частые разъ­яснения президиуму ГКК имеющие характер установки ин­струкции. Так, например, в письме, направленном 27 июня 1943 г. из главного отдела пропаганды правительства гене­рал-губернаторства (подписано: Шпенглер) в президиум ГКК, говорилось: «...бумаги приводились в порядок раз­личными ревизиями документов, в результате документы, принадлежащие одному трупу, при упаковывании раскла­дывались по различным конвертам. Поэтому, например, бумаги офицера оказывались разложенными по 12 раз­личным конвертам». В письме министерства пропаганды в президиум ГКК от 30 августа 1943 г. также указывалось, что подлинные документы убитых в Катыни польских офицеров «при упаковывании в конверты неоднократ­но перепутывались и частично оказывались положен­ными в конверты, принадлежащие различным покойни­кам». Такая версия может казаться убедительной толь­ко для тех, кто оставался (и остался!) в неведении о том, что в Козьих Горах широко практиковалось «сводниче­ство» неизвестных трупов со «счастливо обретенными» документами.

На основании вышеизложенного мы можем утвер­ждать, что находившиеся в руках германской полиции какие-то документы, бумаги и даже предметы, исполь­зовались ею, во-первых, в качестве заменителей реаль­но не существующих трупов и, во-вторых, для «иденти­фикации» трупов, изначально фигурировавших как «не­опознанные».

Как это делалось? Известно, что какой-то массив до­кументов и бумаг «выдерживался» в могильных ямах. Известно, что они использовались для идентификации трупов и для их замещения в списках эксгумированных и идентифицированных; очевидно, из них формирова­лись комплекты «вещдоков». Какая-то часть их «записы­валась за трупом» в служебном помещении, где произво­дилась работа с документами и составлялся список экс­гумированных и идентифицированных. Но основная их часть использовалась для снабжения трупов, лежащих в могилах. Утверждения о невозможности подложить «вещдоки» трупам, слипшимся в плотную массу, не раз­рушив ее монолитности, совершенно несостоятельны. Достаточно было, например, по окончании дневных ра­бот, когда на могилах не останется посторонних, «снаб­дить» трупы верхнего слоя, уже «потревоженные» хож­дением по ним и работой на них, заранее подготовлен­ными наборами «вещдоков» — рассовать по карманам, в голенища сапог и т.д. На следующий день при обыске трупа их непременно найдут. Представители ПКК засви­детельствуют, уложат в конверты, привяжут номера, а сотрудники Восса зафиксируют в очередном списке: но­мер по порядку, труп, при трупе то, что было подложено ему накануне. И так день за днем... Так было или как-то иначе, но подобная профанация «идентификации» авто­ритетно свидетельствуется самим Боссом.

Мнение, что обнаруженные при трупе документы и бумаги являются надежным основанием для его иден­тификации, на поверку оказывается совершенно несо­стоятельным. Уже только «сводничество» трупов с доку­ментами неизбежно и основательно подрывает доверие к спискам Восса. Конечно, какая-то часть найденных при трупах бумаг действительно принадлежала им. Но даже в тех случаях, когда в списках Восса фиксировались до­кументы, действительно принадлежавшие убитому, это не может служить гарантией правильной идентифика­ции трупа, т.к. при нем могли быть документы и (или) бумаги либо принадлежащие третьим лицам, либо со­державшие информацию о них (письма, открытки, кон­верты, записные книжки, визитки, фотографии и т.д.). Очевидно, что текст обнаруженных при трупах докумен­тов и бумаг мог говорить что-либо только о них самих и владельцах. Задача отождествления его с извлечен­ным из могилы трупом оказывалась в тех условиях со­вершенно неразрешимой. Не спасает положения и на­личие документа с фотографией, поскольку состояние лицевой части головы трупа исключало его опознание по ней. Использовать методику восстановления внеш­него вида головы человека по его черепу в тех условиях не было возможности. Да и нужды в этом тоже не было. О генетическом анализе говорить не приходится.

К сказанному добавим, что совершенно не извест­но, как определялась национальная принадлежность и польское в прошлом гражданство неопознанного тру­па в гражданской одежде. Ничего не знаем мы и о том, в униформе какой армии были неопознанные военно­служащие. А знать это необходимо, поскольку вместе с поляками в этих могилах, как было показано выше, в неизвестном нам порядке и количестве были переза­хоронены трупы погибших в боях бойцов и команди­ров Красной Армии, а также местных жителей с город­ского кладбища Смоленска. В списках Восса они мо­гут «скрываться» как неопознанные военные («Offizier», «Leutnant», «Uniformierter», «Leiche in Uniform»), неопо­знанные («Unbekannt») или гражданские («Ziwilist»).

После того, как благодаря германским документам прояснилась картина формирования списков эксгуми­рованных и идентифицированных трупов из могил Ка­ты некого леса, можно обратиться к вопросу о причинах совпадений между ними, а также списками польских во­еннопленных, отправлявшихся из Козельского лагеря УВП НКВД СССР в распоряжение УНКВД по Смоленской области. Известно, что какая-то часть из них действи­тельно была расстреляна немецко-фашистскими окку­пантами в 1941 г., поэтому определенное совпадение в общем перечне имен между этими списками не только могло, но и должно было иметь место.

Впервые обратил внимание на имеющиеся совпаде­ния между этими списками Ю.Н. Зоря, а «направлявший и руководивший» его поисками в Особом архиве В. Фа­лин, один из «главных» «прорабов перестройки», оце­нил их как «потрясающие совпадения» и исчерпываю­щие доказательства расстрела польских военнопленных офицеров органами НКВД СССР. Этот вывод, освящен­ный политическим авторитетом М. Горбачева, стал пер­вым отечественным «вкладом» в развитие гитлеровско-геббельсовской версии. Указание на факт такого совпа­дения сначала служило в качестве главного аргумента в пользу вывода о виновности советской стороны в рас­стреле польских военнопленных офицеров. Теперь, по­сле обнародования фальшивок — документов Политбю­ро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. об их расстреле, он про­должает сохранять свое значение в качестве одного из важнейших аргументов в пользу германо-фашистской версии катынской трагедии.

Однако сам факт значительных совпадений очеред­ности расположения фамилий в «списках-предписани­ях на отправку пленных из Козельского лагеря в УНКВД по Смоленской области и эксгумационных списках из Ка-тыни» невозможно объяснить иначе, чем «чудом», если учесть определенную бессистемность обнаружения и вскрытия могил, а также эксгумации и регистрации тру­пов. Сколь-либо существенное совпадение могло быть только в том случае, если немецкие «инстанции», силами которых осуществлялась идентификация трупов, имели списки присланных из Козельского лагеря бывших поль­ских военнопленных офицеров. Правда, в этом случае «совпадение» перестает быть «потрясающим» и оказыва­ется имеющим весьма прозаическое объяснение.

Адептам германо-фашистской версии придется сми­риться с фактом наличия в распоряжении германских властей таких списков и их использованием в процес­се «расследования» «Катынского дела». Дело в том, что во время взятия Смоленска германские войска в числе прочих документов захватили «Списки интернирован­ных в Козельском лагере», присланные в распоряжение УНКВД по Смоленской области. Более того, они активно использовались в процессе идентификации эксгумиро­ванных в Катынском лесу трупов. Об этом свидетельст­вует переписка министерства пропаганды рейха с Гер­манским Красным Крестом. Например, 23 июня 1943 г. из этого министерства в адрес президиума ГКК было на­правлено письмо, в котором говорилось: «Вам высыла­ются обнаруженные в ГПУ Смоленска списки имен (име­на на русском языке) для внимательного изучения с просьбой переслать находящиеся у вас поименные спи­ски установленных в Катыни жертв, имеющихся в обоих списках». В тот же день особый уполномоченный ГКК со­общал в министерство пропаганды: «Списки ГПУ содер­жат польские имена, которые были переведены на рус­ский язык. Эти польские по-русски написанные имена были переведены обрабатывающей немецкой инстанци­ей, к сожалению, не на польский язык, что не представ­ляет никаких трудностей для перевода и может осуще­ствляться с большой точностью, а на немецкий язык... Пересланный материал представляет собой большое значение для всей работы по расследованию пропав­ших в Советской России польских офицеров. В интересах этой работы и, прежде всего, для сравнения запрошен­ных списков со списками эксгумированных в Катыни, безусловно, необходимо, чтобы списки ГПУ как можно скорее были присланы сюда в точной копии оригинала или как фотокопия русского текста». В письме от 8 июля мы вновь встречаем просьбу «передать найденные в зда­нии ГПУ в Смоленске списки интернированных в Козель­ском лагере либо в оригинале, либо в фотокопии или же позволить снять с них копии на русском языке».

После окончания «полевого периода» расследования массовых захоронений в Козьих Горах (б июня 1943 г.) рабо­та со списками эксгумированных и идентифицированных продолжалась в Краковском институте судебной медици­ны и естественнонаучной криминалистики, куда для дезин­фекции и исследования были переданы «вещдоки», добы­тые в Катынском лесу. Мировой общественности хотели представить документ, лишенный видимых дефектов. Од­нако эта задача оказалась нерешаемой. Достаточно срав­нить списки Восса со списком эксгумированных и иденти­фицированных, опубликованном в сентябре 1943 г. в сбор­нике документов «Официальный материал о катынском убийстве», чтобы понять: все основные дефекты перво­начальных списков здесь сохранились, а в ходе «работы» над списком был использован метод «идентификации» трупов по документам и бумагам, которые прежде были признаны недостаточными для этого. Поражает обилие имеющихся в нем следов фальсификации и проявлений небрежности, которые свидетельствуют о том, что ника­кой серьезной работы над списками Восса в «кабинет­ный период» работы с ними не велось. И это понятно. Ра­бота над ним требовала многих месяцев, а политическая потребность в опубликовании официальных результатов заставляла торопиться.

Это отразилось в оценках как самого списка эксгу­мированных и идентифицированных, так и перспектив работы над ним. Процитируем ряд документов. 27 июля 1943 г. новый вариант списка эксгумированных и иден­тифицированных был направлен сотрудником главного отдела пропаганды правительства генерал-губернатор­ства Шпенглером в президиум ГКК с уведомлением, что он несовершенен, что требуется «минимум 5—б меся­цев» для его уточнения. Президиум ПКК, направляя 16 августа список эксгумированных и идентифицирован­ных в Международный комитет Красного Креста (МКК), в сопроводительном письме к нему информировал, что список составлен «на месте» «с помощью изготовлен­ного в Катыни каталога», что «опознавание трупов про­изводилось на основании найденных у них заметок... Имена жертв устанавливались на основании найденных у них документов, например: удостоверения личности, служебные удостоверения, прежде всего, официальные удостоверения, наконец, письма и визитные карточки». Судя по отзыву ПКК, в этом списке сохранились все пре­жде отмечавшиеся недостатки, например, то, что «часть найденных документов, принадлежащих одной и той же личности, находилась в карманах форменной одежды одного трупа, а другие либо в песке могилы, либо при других трупах». Руководство ПКК считало, что этот спи­сок «должен рассматриваться как временный», подле­жащий дальнейшему уточнению «в соответствии с офи­циальными результатами судебно-медицинской экспер­тизы, проводимой в Кракове».

В письме Президиума ПКК, направленном 12 ок­тября 1943 г. в Международный комитет Красного Кре­ста в Женеве, содержалась следующая итоговая оцен­ка результатов германского расследования «катынского дела»: «...даже если бы ПКК располагала всеми резуль­татами работ по эксгумации и идентификации, включая документы и воспоминания, она не могла бы официаль­но и окончательно засвидетельствовать, что эти офице­ры убиты в Катыни. Неопознаваемое состояние трупов.

тот факт, что во многих случаях при двух трупах были об­наружены документы, несомненно, принадлежавшие од­ному лицу, минимум опознавательных знаков, особенно безупречных вещественных доказательств, найденных при трупах, наконец, то обстоятельство, что военные, убитые в Катыни, пали не на поле сражения, а по проше­ствии времени, за которое должно было произойти из­менение первоначального состояния униформы, все это дает ГКК основания утверждать только то, что данные трупы имели при себе определенные документы».

Следовательно, поляки тогда, в 1943 г., признавали, что с уверенностью можно говорить только о том, что данный документ, зафиксированный в списке Босса, был обнаружен при данном трупе. И что нет никаких основа­ний утверждать, что в прошлом он принадлежал имен­но этому расстрелянному человеку. Очевидно, лишне говорить, что адепты германо-фашистской версии ка-тынской трагедии избегают таких признаний.

Так, президиум Польского Красного Креста, не же­лая того, не только «вогнал осиновый кол» в результа­ты так называемой «идентификации» германскими вла­стями «катынеких жертв», но и подвел «мину» под все последующие попытки представить их как заслуживаю­щие доверия.

Отмеченные выше манипуляции германских «ин­станций», «расследовавших» «катынское дело» с трупа­ми и «вещдоками», исключают принятие на веру каж­дого отдельно взятого факта установления связи между ними. Что же остается в качестве надежно установлен­ного? НИЧЕГО!

Неизбежен вывод: учтенные в списках Босса в каче­стве «вещдоков» макулатура и металл в массе своей либо не могут служить основанием для идентификации жертв германского фашизма, погребенных в могилах Козьих Гор, либо не являются надежной основой для нее.

Делопроизводственные документы органов герман­ского рейха, хотя прямо и непосредственно не затраги­вают главного вопроса, кто производил массовые рас­стрелы и захоронения в Козьих Горах (Катынский лес), тем не менее они, как минимум, полностью разрушают легенду о надежно установленном факте, что в Козьих Горах захоронены польские офицеры, привезенные из Козельского лагеря и расстрелянные весной 1940 г. ор­ганами НКВД СССР по решению высшего политического руководства СССР. Они служат ослаблением всей систе­мы аргументов германо-фашистской версии катынской истории. Одновременно они развивают и усиливают систему аргументации в пользу советской, сталинской версии катынской истории.

ЧТО СКРЫВАЕТ ОСОБАЯ ПАПКА?

28 апреля 2010 года Росархив со ссылкой на распоря­жение Президента Российской Федерации Д.А. Медведе­ва рассекретил, как отмечено, подлинные документы, хра­нящиеся в так называемой Особой папке № 1 Политбюро ЦК КПСС, касающиеся судьбы польских офицеров, попав­ших в плен СССР в 1939 году при возвращении Совет­скому Союзу территорий Западной Белоруссии и Запад­ной Украины. Гласности были преданы записка Л. Берии с предложением якобы расстрелять более 25 тысяч поля­ков, а также решение Политбюро ВКП(б), согласившегося с ним. Одновременно была рассекречена записка Шеле-пина, адресованная руководителю партии Н. Хрущеву об уничтожении личных дел расстрелянных поляков.

Надо отметить, что ничего сенсационного в реше­нии Росархива нет. Рассекреченные документы стали достоянием многих еще в начале 90-х годов прошлого столетия, были неоднократно опубликованы и проком^ ментированы в России и за рубежом.

Этот шаг последовал после того, как участники «круглого стола» по теме «Катынь— правовые и поли­тические аспекты», проведенного 19 апреля 2010 года в Госдуме, в котором приняли участие депутаты, извест­ные российские писатели, крупные ученые-историки, юристы— заявили о необходимости возобновления предварительного расследования, проверки всех дово­дов и версий по так называемому Катынскому делу с по­следующей его передачей в суд для публичной судебно-правовой оценки собранных доказательств.

Эта позиция основана на множестве фактов и дока­зательств. В частности, на том, что поляки были расстре­ляны из немецкого оружия, руки многих жертв связаны бумажным шпагатом, который не производился в СССР, но широко использовался в Германии. На многочислен­ных свидетельствах советских граждан, немцев, в том числе солдат вермахта о расстреле поляков гитлеров­цами после их оккупации летом-осенью 1941 года Смо­ленской области.

Ложь, которая навязывалась на протяжении мно­гих лет о расстреле НКВД СССР пленных офицеров как в России, так и за рубежом, сегодня рассыпается на мел­кие осколки. Однако их пытаются собрать российская власть и те отечественные историки, которые обеспечи­вали раскручивание у нас так называемого Катынского дела в конце 80-х —начале 90-х годов прошлого века.

Рассекречивание и демонстрация в средствах мас­совой информации названных документов вызывает, с одной стороны, удивление, а с другой — откровенный сарказм.

Если эти документы были секретными до послед­него дня, то как их копии могли предъявить в 1992— 1993 годах представители Б. Ельцина в Конституцион­ном суде господа С. Шахрай и А. Макаров по так назы­ваемому делу «о запрете КПСС»? (См. «Материалы дела о проверке конституционности Указов Президента РФ, касающихся деятельности КПСС и КП РСФСР, а также о проверке конституционности КПСС и КП РСФСР», том VI. Издательство «Спарк», Москва, 1999 год, стр. 215-219).

Если они секретны, то как могло случиться, что еще в 2005 году комплект этих документов (электронные ко­пии) был уже выставлен на сайте «Правда о Катыни». За эти годы с ними ознакомились тысячи людей, интере­сующиеся расследованием катынского преступления.

При всем при этом руководитель Федерального ар­хивного агентства А. Артизов, комментируя 28 апреля 2010 года акцию Росархива «Вестям» телеканала Россия-1, акцентировал, что сам факт хранения кремлевских до­кументов в сверхсекретном архиве уже позволяет гово­рить об их достоверности. Однако из истории известно, что ряд сенсационных исторических фальшивок были «родом», как правило, из сверхсекретных архивов.

Приведенные факты лишь усиливают нашу версию о том, что в начале 90-х годов прошлого столетия россий­ские архивы представляли из себя «проходной двор» или «барахолку», на которой торговали историческими документами, в том числе и на вывоз за рубеж. В такой обстановке фальсификация документов, в том числе и секретных, была вполне возможной и реальной.

Так называемое рассекречивание подтвердило и наше мнение о несостоятельности и неполноте предва­рительного расследования «Катынского дела» Главной военной прокуратурой. Свой основной вывод о рас­стреле польских офицеров она сделала на основании ныне рассекреченной записки Л. Берии 1940 года. Но ее подлинника нет в материалах уголовного дела, она не подвергалась экспертным и иным исследованиям. По­этому мы констатируем большой парадокс — исследо­вание документа не производилось, а выводы сделаны.

Ущербность следствия заключается и в том, что оно, обвиняя НКВД СССР в расстреле поляков, не уста­новило и одной трети их трупов, а вывод о количестве жертв сделало на основании списков, представленных ему польской стороной. Не проверив при этом, дейст­вительно ли указанные в них лица были расстреляны, когда, где и кем.

Мы уже отмечали, что записка Л. Берии ельцинской стороной была представлена Конституционному суду РФ. Однако суд из-за возникших сомнений и неиссле­дованное™ документа отверг его, как отверг и попытку обвинить КПСС (в 1940 году ВКП(б) в санкционировании расстрела польских офицеров.

Решение суда было обоснованным и мудрым. Но эту мудрость не могут или не хотят принять некоторые за­интересованные силы, стоящие вокруг российского по­литического руководства.

Президент ДА Медведев, выступая 28 апреля 2010 года в Дании, заявил, что после рассекречивания Осо­бой папки № 1 каждый может ознакомиться с ее доку­ментами, увидеть, кто их подписывал и сделать вывод о виновности конкретных лиц в уничтожении польских офицеров.

С этим нельзя согласиться. Любой документ несет в себе и на себе определенную информацию, а вывод о его достоверности или недостоверности можно сделать только после всестороннего исследования в совокуп­ности с другими доказательствами. К тому же подобные высказывания явно предопределяют результаты пред­варительного расследования, обязывая его сделать пра­вовое оформление политических установок.

Не будем перечислять многочисленные факты нару­шений и несуразности, присутствующие в оформлении и содержании этих документов. Достаточно сказать, что к настоящему времени исследователями выявлено свы­ше 57(!) источниковедческих признаков поддельности документов Особой папки №1, причем число выявлен­ных признаков подделки продолжает постоянно расти. Об ошибках и неточностях в катынских документах гово-

рится не первый год, но до сих пор никто из сторонни­ков официальной версии не дал вразумительного и ис­черпывающего ответа относительно их происхождения.

В 2009 году по инициативе координатора междуна­родного проекта «Правда о Катыни» Сергея Стрыгина была осуществлена официальная экспертиза записки Л. Берии Политбюро ЦК ВКП (б) за №794/Б. Вывод экспер­та-криминалиста однозначный: первая, вторая и третья страницы текста этой записки отпечатаны на одной, а четвертая страница данной записки отпечатана на дру­гой индивидуально-конкретной пишущей машинке.

Это невероятно для любой системы делопроизвод­ства, тем более для существовавшей в сталинский пери­од. Особенно, если учесть, что на четвертой странице «записки Берии №794/Б» находится лишь 5 строк текста из 89, составляющих общий текст записки. Все это вызы­вает дополнительные обоснованные убеждения в ее не­достоверности.

По поручению участников «круглого стола» Заместитель Председателя Комитета Госдумы по конституционному законодательству и государственному строительству, заслуженный юрист РФ В.И. Илюхин. 29 апреля 2010 г.

Скачать всю книгу одним файлом можно в разделе Download